Работа не обновнялась over дофига времени, а ведь были написаны еще целых три главы.
Лично я намерена исправить сию оплошность.
Итааааак...
...
На сцене появляется Гилберт!
_________________________________________________________________________________
Карта Природы, которую Эмми до сих пор держала в руках, затрепыхалась и задергалась, как маленькая, бойкая, свободолюбивая пичуга. От удивления девушка разжала пальцы, удерживавшие волшебную карту на месте. Карта выпорхнула из ее рук и, завернув лихой вираж, спикировала на грудь спящего.
Юноша из снов Эмми, лениво задергался и сморщился. Ныне его физиономия, прежде навевавшие мысли о принцах и рыцарях, стала совершенно обыденной и привычной, такой, какой она могла быть у любого нормального человека. Сказочный вираж рухнул, завалив своими обломками еще недавно теплившиеся глупые девчоночьи мечты.
Молодой человек, словно нехотя, раскрывал глаза, медленно и заторможено промаргиваясь. Лицо его приняло комично-удивленное, кажется даже, немножко жалкое и разочарованное выражение. Юноша неторопливо приподнял голову сантиметров, эдак на пять-шесть, а потом резко рухнул обратно на свое ложе, сдавленно охнул и отключился.
Не зная, что делать, Эмми торопливо спустилась к хозяйке дома, и доложив, что кусты уничтожены, осторожно сказала, что на балконе лежит без сознания некий молодой человек. Эльфийка озабоченно покачала головой и, всплеснув руками, поспешила наверх. С помощью Эмми улыбчивой хрупкой эльфиечке удалось перетащить юношу в одну из спален и даже разместить его на кровати, заботливо подставив под ноги табуреточку: спящий молодой человек был зело долговяз даже по человеческим меркам и на эльфийской кровати не уместился бы даже при всем желании.
Через четыре дня он пришел в себя. Наверное, даже вполне мог найти в себе достаточное количество сил, чтобы встать на ноги, если бы милейшая хозяйка лесной хижины и ее супруг, вернувшийся домой сразу же, как только узнал об исчезновении терновых кустов, не ограничили его свободу возможностью приподниматься на локте. Сидеть бедолаге позволили только через пару дней, тогда же Эмми разрешили с ним пообщаться.
Некогда спящий юноша ныне восседал, подобрав к груди колени (на эльфийской кровати он не вполне умещался даже сидя), и изобразив на лице недовольство.
― Позвольте представиться, ― начал он склонившись в шутовском недопоклоне так низко, как ему вообще позволяла его поза, ― Гилберт Грабовски. Один из пятерых Уснувших собственной персоной. Занзариец польского происхождения. Ты, надо полагать, героиня-иномирянка, ― Гилберт помахал несколько раз из стороны в сторону кистями рук, ― которая должна соединить два мира, а в процессе выполнения сей миссии перебудить каждого из нас.
Эмми застыла, раскрыв рот.
― А, ну, да, ― опешив, проблеяла она
― Превосходно. Дополнительная миссия номер один: будь душкой, вытащи меня отсюда.
― В смысле? ― непонимающе возмутилась Эмми
― Эти эльфы невыносимо милые, ― заискивающе произнес Гилберт, ― но почему-то они решили что я похож на помирающего и даже, пардон, в уборную порываются за ручку водить.
― И?
― Что “И”?! Спасите-помогите! Сил уже никаких нет.
― Возможно, - осторожно начала Эмми, ― они не так уж и неправы…
― И ты туда же. Предательница, ― Гилберт состроил деланно-обиженную физиономию, скрестил руки на груди и демонстративно отвернулся, тряхнув длинной шевелюрой.
― Это я-то предательница? Совести у него нет! Несколько дней пролежал в отключке..!
― А ты чего хотела? Это нормальное последствие длительной летаргии магического происхождения. У меня, что б ты знала, теперь еще и магическое миро- и самоощущение сбито и переколбашено.
― Ну, вот, а ты говорил… ― начала было Эмми
― Это еще не повод привязывать меня к койке и откармливать с ложечки как гуся к празднику! ― возразил Гилберт, чуть-чуть наклонив голову вперед и влево и недовольно посмотрев на собеседницу, ― Итак, будь человеком, Манокс тебя задери, вытащи меня отсюда. Руны у тебя есть ― я точно знаю. Они выдерживают целых триста тридцать фунтов. Во мне их не больше ста пятидесяти, честное слово, да и ты, на сто восемьдесят явно не тянешь.
От столь своеобразного и неприкрытого комплимента Эмми опешила.
― И куда потом?
― В твой мир, конечно.
― И куда я тебя там дену?
― Эээ, - замялся Гилберт, ― у тебя там дома есть пустые комнаты, какой-нибудь чердак, заброшенный подвал, любое иное неиспользуемое помещение?
― Чердак есть.
― Отлично. Я его сниму.
― Что?!
― А у вас это что не практикуется: жилье сдавать?
― Практикуется, но…
― Что “но”? Если кто-то из твоих против, так я их уболтаю.
― А зачем оно тебе вообще?
― Видишь ли, твоя задача соединить миры, а это значит, что работать надо не только со стороны Занзары, но и из твоего мира, а свой мир ты видишь каждый день, и очень многого не замечаешь. Твой взгляд на него… несколько… эээ… замыленный.
― Тебя-то это каким боком касается?
― Для того вообще-то меня и погрузили в кому на несколько столетий. Если твоя первостепенная задача ― защита Занзары и воссоединение миров, то моя ― посильная помощь тебе. А помощь понадобится, поверь. Можно сказать, что это моя плата за бессмертие.
― Бессмертие, ― скептически произнесла Эмми и протянув руку, положила ладонь ему на лоб. Лоб, как ни странно был нормальной человеческой температуры.
― Я же божество, ― спокойно улыбаясь сказал Гилберт, убирая ее руку. Эмми непонимающе выпучилась, ее ладонь поползла убеждаться в наличии жара у самой девушки. “Божество” сквозь зубы выругалось, ― только не говори мне, что не добралась до красивенькой книжечки в красном переплете из тиралинской библиотеки!
― Добралась! ― оскорбившись до глубины души сказала Эмми
― Значит, про уснувших друидов ты читала. Я один из них. Гилберт, властитель лесов и скромный повелитель природы. Всего-то навсего. Любой друид - в каком-то смысле бог с полным комплектом всяких преимуществ. Бессмертие в число маленьких радостей жизни входит.
― Любой друид?
― Ну почти, ― отмахнулся Гилберт, ― Белый друид, ныне здравствующий, в их число, конечно, не входит. Приспособленец, пиксов! Он вообще заварил всю эту кашу с разделением миров и всеми последствиями, а теперь вот пытается прикинуться добреньким дедушкой и наиграть себе лишних очков за счет твоих ошибок. Поэтому друидом я себя не считаю. Друид - это белый, а я - божество. И вообще, “бог” звучит гораздо… привлекательней.
― Я буду звать тебя просто “Гилберт”, на подношения своей возвышенной персоне можешь даже не рассчитывать.
― Ууу, ― недовольно протянул он, ― ты злая. Неужели даже чердак не сдашь?
― Это ж каким образом ты собираешься за него платить?
― Я маг, глупышка, и могу наколдовать любую сумму денег, так что уж об этом я могу не волноваться вовсе.
― Так и быть, но я не буду ничего делать втихаря от хозяев дома: не хватало еще испортить с ними отношения, ― предупредила Эмми, с удовольствием посмотрев на круглые-прекруглые от ужаса глаза бессмертного, ― Спокойно! Я им скажу, что в моем мире ты восстановишься быстрее, поэтому я заберу тебя туда из медицинских соображений.
Гилберт вздохнул.
Глаза Гилберта в тот самый миг, когда Эмми вошла в комнату и оповестила его о том, что с эльфами она благополучно договорилась, надо было видеть. Будучи безмерно-благодарным, бессмертный добыл из неоткуда приятно-плотную чуть шелестящую кипу английских фунтов и торжественно презентовал ее своей новой квартировладелице, которая не долго думая, запихнула деньги в эльфийскую сумку, заодно достав из нее руну возврата.
Гилберт встал, придерживаясь за стенку, запахнул выданную эльфами рубашку, которая до того болталась на нем расстегнутая на все пуговицы, и пошатываясь, добрел до того места, где стояла Эмми с руной наготове. Голова кружилась, перед глазами плясали черные точки, с чувством равновесия творилось что-то непонятное. Гилберт предпочел не задумываться о возможной правоте хозяев дома и списал свое самочувствие на то, что очень уж долго пролежал в постели.
От глаз повелительницы фей не ускользнуло ничего, поэтому телепортируя “божество” в Лондон, она мстительно придумывала альтернативные методы лечения.
Чердак, как ни странно, полудохлого Гилберта привел в восторг. Оказывается существуют люди, которые всю жизнь мечтали пожить в захламленном пылесборнике. А вот перспектива пролежать еще несколько дней в восторг его почему-то не приводила. Во всяком случае до тех пор, пока споткнувшись обо что-то (а этого чего-то на чердаке было предостаточно), он не упал на пол и так и не смог встать без посторонней помощи. “Помощь” в лице Эмми на выручку не торопилась, злорадно выбивая из него признание собственной неправоты. Спасибо, хоть к эльфам обратно не отправила!
Затолкать пусть и слабо, но все же сопротивлявшегося Гилберта на узенький продавленный диван, занимавший на чердаке почетное место у окна, казалось задачей непосильной. Поэтому выполнив ее, Эмми почувствовалось, что соединение миров - незначительная неприятная мелочь, по сравнению с принуждением бессмертного лечиться.
К счастью, будучи насильно уложенным, скромный властитель леса быстро уснул, не дав своей квартировладелице понять сразу, во что же она влипла.
То время, которое он полудохлым телом располагался на диване у окна, Эмми решила посвятить своему родному миру в целом и Гилберту в частности. Оказалось не зря. Бессмертным он был только в Занзаре и любых других государствах того мира, которому она принадлежала, на Земле это свойство куда-то девалось. Повелитель природы объяснял это тем, что он сам принадлежал миру Затеряной страны, поэтому бессмертие и сохранялось только там, равно как и ускоренная регенерация, беспроблемное колдовство и много чего еще.
Помимо того, что на Земле Гилберт восстанавливался с обычной человеческой скоростью и был смертен, от внезапного ухудшения ситуации он застрахован не был. Поэтому через два дня своего прибывания среди людей уже вполне себе бодрый властитель лесов вдруг свалился с температурой под сто четыре.
Оклемавшись, он получил смачную пощечину и заверение, что если он хоть раз хотя бы голову поднимет без разрешения, то будет прикован к дивану цепями. Звучало это довольно страшно, и Гилберт решил, что проще будет не доводить до исполнения этой угрозы.
***
А вообще он был довольно интересным. Любил читать, играл на флейте и на кахоне, ругался по-занарийски и с удовольствием осваивал ругательства человеческие.
Тараканы в голове Гилберта, если и водились, то были какими-нибудь дальнезанзарийскими, ядовитыми и размером с кулак. Но лично Эмми предпочитала характеризовывать его бесчисленные закидоны, не как невинных тараканчиков, а как какую-то воистину потустороннюю нечисть, для которых лохматая башка бессмертного была идеальным общежитием.
У него была очень выразительная мимика и своеобразные жесты. Иногда Эмми казалось, что его руки живут какой-то отдельной и самостоятельной жизнью.
Гилберт курил. Курил свои проклятые вонючие сигареты. Эмми уже отчаялась пытаться избавить его от этой пагубной привычки и махнула на нее рукой. Ни рака легких, ни чего полегче или, напротив, похлеще властитель природы не боялся: целебный бальзам, он же розовая жижа в стеклянной банке, лечил не только фей, но и любых иных живых существ, будь они хоть люди, хоть эльфы, хоть бессмертные… Мало того, лечил от чего угодно, а абсолютно здоровому существу продлевал жизнь.
Последнее, правда, срабатывало не на всех. Некоторых такие фокусы убивали мгновенно, некоторых через какое-то количество диких мук. Переносимость продления жизни таким макаром напрямую зависела от магического потенциала экспериментатора.
У Гилберта был прескверный характер. Эмми иногда казалось, что поганец вздумал угробить все ее отнюдь не стальные нервы в рекордный срок и семимильными шагами приближался к своей паскудной цели. В том, чтобы довести кого-нибудь до ручки Гилберт, как ни крути, был мастер.
При всем при этом он был весьма веселый и жизнерадостный, любил шутить и делать что-нибудь приятное по мелочи. Харизма у него перла изо всех мыслимых и немыслимых щелей, да так, что не простить ему угробленные нервы Эмми не могла.
Гилберт считал единственным достоинством своей внешности свою шевелюру. Все остальное казалось ему страшным и ужасным, поэтому две трети своей (достаточно привлекательной, кстати, но это уже дело вкуса) физиономии прятал за длинными волосами.
Он был странный. Когда ему было плохо чуть-чуть, Гилберт превращался в анекдотического мужика, мимикрирующего под старого больного волкодава, но если вдруг случалось хоть что-то мало-мальски серьезное, из него и слова нельзя было вытянуть о том, что у него что-то там не так.
Как выяснилось позже, иммунитет у Гилберта практически отсутствовал, если вовсе не ушел в глубокий минус. Простужался бедолага по поводу и без, но ничего при этом не делал дабы предотвратить неделю заунывного воя с дивана.
Гилберт жрал по ночам, да так, что жизнерадостное шелестение пакетами и оптимистичное чавкание слышались по всему дому. При этом утром он мог в себя запихнуть в лучшем случае йогурт, а обед в его понимании отсутствовал вовсе. О! Зато в течение всего остального дня шли многочисленные перекусы: то там пол-пачки печенья, то сям бутербродик…
Гилберт был совой. Клинической. Ложиться раньше трех ночи и вставать раньше полудня их величества не желали. Хотя и могли. Жаворонок-Эмми постепенно скатывалась к его нездоровому отсутствию режима и начинала пробежку не раньше одиннадцати утра.
***
Следующей целью была Карта Земли, которую судьба закинула аж в Царство Облаков. Как до него добраться Эмми не знала, знала только что для этого нужны стихийные ключи. Один из них ей уже отдали эльфы, когда она зачистила их убежище от терновых кустов. Раффи, рассказавший и про ключи и про карту, рекоммендовал повелительнице фей навестить гномов, обитавших где-то там в горах.
Когда Эмми, наконец, сочла возможным продолжить путешествие, Гилберт сумел отговорить ее вот прямо так сразу ломиться к гномам за следующим ключиком. Нужно было отловить новых фей и потренировать старых. Совет показался Эмми здравым.
Наивная повелительница фей рассчитывала на привычные тренировки и относительно обыденную охоту. Предвкушение прогулки, периодически переходящей в пробежку, по Саду Фей накрылось медным тазом, когда Гилберт дотащил ее до обители Люциуса и заставил там подраться с мерзопакостными феями хаоса, облюбовавшими в качестве мишени пугало. Пугало, благодарное за спасение обещало повышать ману всем желающим в любое время дня или ночи. На этом Гилберт остановиться даже не подумал.
После, вездесущий повелитель леса цапнул Эмми за руку и отбуксировал ее куда-то вглубь, за хижину охотника. Где-то там, вглубине, обалдевшая от скорости происходящий событий спасительница Занзары отыскала руну, телепортирующую в хижину охотника на пикси, познакомилась с невезучим гномом экспериментатором, дошедшим до того, что был вынужден прятаться ото всех, дабы никому не смогло навредить здоровенное грозовое облако, зависшее над его многострадально головой. Туча появилась как раз-таки из-за эксперимента: гном хотел запустить старые машины при помощи электричества фей энергии. Гилберт потом сказал, что мыслил несчастный в правильном направлении и не учел в общем-то только того, что гномы вообще не очень-то расположены к магии, поэтому для успешного завершения эксперимента ему был необходим хотя бы один эльф или человек. У гнома Эмми выкупила одну, пусть и хиленькую, но все же электрическую фею.
Не успели сторговавшиеся порадоваться за успешность сделки, как Гилберт потащил переставшую понимать что бы то ни было Эмми дальше. Они на пару отловили целых двух пикси. Бессмертный был награжден одной из них роскошнейшим укусом, таким что пострадавшая кисть руки опухла, покраснела, на месте следов зубов появились расплывающиеся густо-фиолетовые синячные разводы. Заявив, что “само отвалится” , Гилберт пренебрег предлагаемой первой помощью и поволок, пусть уже и с меньшим рвением, уставшую сопротивляться повелительницу фей дальше.
“Дальше” оказалось здоровенной, окруженной холмисто-гористыми “стенами”, поляной. На поляне находилось возвышение из толстого слоя каменисто-глинистого грунта, подняться на которое можно было при помощи каменной наклонной плоскости, загибающейся, как виток винтовой лестницы. Возвышение упиралось в такие же “стены” как и сама поляна. И снизу, и сверху в них были проходики: в одном случае забаррикадированный терновым кустом, в другом ― здоровенным валуном, который полагалось разрушать при помощи Карты Земли.
Карты не было. Для карты нужны были ключи, а ключи еще надо было найти и додуматься, как применить.
― Ну и зачем ты меня сюда притащил? ― недовольно спросила Эмми, осматриваясь.
― Ну, во-первых, ― начал Гилберт, указывая рукой в сторону колючего куста, загораживающего один из проходов, ― вон там вход в горный мир, мы через него пойдем к гномам. Нет, не сейчас, ― нахмурился он, ловя за локоть вознамерившуюся убрать с дороги препятствие и пойти дальше Эмми, ― А там, ― махнул он рукой, показывая на валун, ― мы сейчас будем ловить тебе пси фею.
― Кого? Как? Там же этот чертов камень! Его не обойти!
― Пси фея ― незаменимая в хозяйстве вещь, владеющий ею автоматически переводится в число самых страшных феевладельцев всея Занзары. А пройти ― не проблема, если иметь фантазию. По веревке карабкаться умеешь?
Эмми не успела ничего ответить, только ошалело хлопала глазами глядя на то, как Гилберт, чуть не подпрыгивая от азарта, взбегал на возвышение и, разведя руки в стороны, колдовал толстенные, с пол-руки в поперечном сечении, лианы, переплетающиеся в сетку, опутывающую камень.
― Готово! - заорал он, подзывая ее руками, ― Я подумал, что лезть по веревке будет трудновато и сделал сеть! Справишься?
Справиться было делом принципа.
И даже справиться быстрее и ловче самого Гилберта, с пыхтением влезшего на камень и мешком с него свалившегося. Как ни странно, ударом по хлипкому мужскому самолюбию это не было.
А жаль.
***
Там, за валуном, было дивное-предивное место. По огромной поляне, растеклось озеро, в которое упирался огромный каменистый водопад, похожий на рекламную картинку какого-нибудь курорта. С вершины горы, которая была его основой, с шумом и почти осязаемым рокотом бежали мощные потоки кристально-чистой прозрачно-голубой воды, брызги которой переливались на солнце всеми цветами радуги. В озере отражалось ясное, почти безоблачное, пронзительно-лазурного цвета небо. В чистой воде сновали туда-сюда, блестя меленькой серебристой чешуей, маленькие симпатичные рыбки.
Изумленно смотря на все это великолепие, Эмми осторожно наступая на мягкую и упругую траву, шествовала к озеру. Кто бы мог подумать, что Гилберт приведет ее в такое удивительное место! Да за одно только это Эмми готова была простить ему все его прошлые и будущие оплошности. По крайней мере, сегодняшние.
Гилберт, к слову, тоже выглядел очень довольным. Подойдя к зеркально-гладкому водоему он уселся на один из ближайших булыжников, и стянув ботинки, не глядя зашвырнул их куда-то назад.
― Искупаться не хочешь? ― улыбаясь, спросил он, снимая горчичного цвета рубашку из плотной ткани.
― Ээээ, ― неловко замялась она, ― я не брала с собой купальника…
― Плавай без него. Если совсем стесняешься ― купайся в белье.
― А ничего, что ты ― мужчина? ― приняв позу сахарницы, недовольно и возмущенно вопросила она
― Милая, у меня была мать и целых две сестры, ни одна из которых, поверь уж, от комплексов ни страдала. Не говоря уже о том, что я был женат! Ты серьезно считаешь, что я постиг еще не все тайны дамской анатомии и физиологии?
Эмми густо покраснела и приняла решение искупаться в трусиках, которыми, кстати, она бы предпочла не светить еще и потому, что по ним было видно, что им уже три года и несколько стирок, и в футболке длиной чуть ниже признаков пола.
Гилберт, вероятно не решаясь стеснять компаньонку своей неодетостью, избавился от мешковатых джинсов с протертыми до дыр коленок и остался в одних только невесть откуда у него взявшихся семейниках с утятами. Эмми не смогла не засмеяться.
Кстати говоря, считая свое тело возмутительно ужасным, Гилберт был совершенно, просто-таки преступно, не прав. С точки зрения Эмми, во всяком случае. Да, он был бледен, как распоследняя поганка, но во всем остальном… Его телосложение в народе звалось “велосипед”. Некоторые отдельно-взятые остряки называли его теловычитанием. Гилберт не был культуристом от слова совсем. Жилистый, а не мускулистый, и в то же время, подтянутый, светлокожий, длинноногий…
Размечтавшаяся повелительница фей прервала свои мыслишки, резко зажмурилась на пару секунд, потрясла головой и распахнула глаза. Хорошие девочки на голых мужиков не пялятся и тем паче не восхваляют их наготу, а Эмми, как ей помнилось, воспитывали девочкой хорошей.
Внезапно ее окатило россыпью холодных капель: Гилберт, бултыхавшийся в озере, вел себя как ребенок, брызгался и плескался.
Решив либо прервать сие безобразие, либо к нему присоединиться, Эмми сбросила старенькие кроссовки, сняла, аккуратно свернув, бежевые свободные бриджи и запрыгнула в воду.
“Безобразие”, которое девушка вознамерилась было пресечь, прекращаться даже и не думало. Эмми не успела опомниться, как уже бесилась, плескалась и брызгалась не меньше самого Гилберта, делавшего все возможное, дабы ее раззадорить. Водная баталия постепенно перерастала из невинных побрызгиваний в шуточные попытки утопить друг друга. Этот этап пугал ее больше всех предыдущих, ибо, во-первых, она плавать не умела ни разу, и во-вторых, Гилберт, который как раз умел и плавать и задерживать дыхание на добрых семь минут, был тем еще артистом и, когда Эмми первый раз его “утопила”, сделал вид, что утонул на самом деле.
Потом-то она привыкла…
Мокрый и подзамерзший Гилберт выползал на бережок, выжимая из взлохмаченных во время тяжкой борьбы длинных волос воду. В собственной эльфийской торбе у него оказалось запасное барахлишко, в которое он, отвернувшись, переоделся. Эмми, с самого начала чувствовавшая подвох в предложении искупаться, хотела удавиться от собственного идиотизма. И если с мокрой футболкой худо-бедно еще можно было смириться, то с мокрым исподним ― уже нет. Облачась в запасное белье и натянув на себя разбросанную по всей поляне одежду (ботинки он пока так и не нашел), Гилберт крикнул:
― Да надень ты портки просто так!
― Промокнут, ― жалостно, почти скуля, завопила в ответ Эмми
― На голое тело надень! Я отвернусь! Честно-пречестно! Да какого ж хаоса?! Куда задевался этот пиксов ботинок?!
― А вон на той ветке, ― указала пальцем девушка, ― не он случайно?
Гилберт, найдя пропажу радостно полез на дерево за обувью. Эмми вняв его совету, облачилась в бриджи и, воспользовавшись случаем, сняла футболку, чтобы ее отжать как следует, и надела обратно. Послышался смычный треск и звук падения чего-то тяжелого наземь. Не заставила себя ждать и отборная ругань…
Эмми развернулась на сто восемьдесят градусов и увидела, что ветвь, на которую горе-божество запесочило свою обувку, отломилась от дерева и рухнула мало того, что вниз, так еще и на какой-то камень. Гилберта, восседавшего на ветке и грохнувшегося вместе с ней, это разумеется, совсем не радовало.
Гилберт, придавленный ветвью, распластался на спине, на камне и лежал, зажмурившись, не решаясь подать хоть какой-то признак жизни. Потом осторожно приоткрыл оба глаза и сдавленно, в пол-голоса застонал. Эмми, которая пыталась стащить с него здоровенную ветку, решила что это нехороший знак.
― Ээээй..! - осторожно протянула Эмми, справившись с упрямой ветвью
― Ыыыы… - послышалось ей в ответ
― Гилберт?
― Ыыыыы, спинка, моя спинка…
― Ты живой там вообще?
― Да живой, живой… Ыыыы..!
Эмми поднялась, сидевшая на корточках, встала, решив помочь горе-божеству встать.
― Не трожь меня! ― грубо прикрикнул Гилберт, отпихивая ее руку, ― Я же на спину упал, не трогай..!
― Ты… Сломал..? ―- убито выдохнула повелительница фей, отводя протянутую руку
― А? Что? Нет! От таких повреждений я, как бы это сказать… застрахован. Но потянуть мог. И сильно, ― тихонько добавил он, прикрыв глаза и отведя взгляд
Гилберт, вздохнув, неуклюже перекатился на живот, переместившись с камня на травку.
― Поковыряйся в своей котомке, будь добра. Там у тебя, наверняка, есть бальзам…
― Вот, держи, ― сказала Эмми протягивая пузырек с вязкой искрящейся розовой жидкостью, - Помочь выпить?
― Не пить, ― как мог покачал головой Гилберт, ― надо сделать компресс и приложить его к поврежденному месту. Можешь использовать для повязки рубашку ― ее все равно надо будет снять, а раздеться без ножниц я сейчас вряд ли смогу.
Вняв его совету, Эмми разрезала горчичную рубаху прямо на нем и помогла Гилберту стащить с себя то, что из нее получилось. К счастью, ткань была плотная и идеально подходила для повязки. Пропитав как следует обширный пласт ткани бальзамом, девушка приложила его к пострадавшей гилбертовой пояснице и туго перетянула импровизированными рубашечными бинтами.
Полежав на травке с полчаса, бессмертный осторожно встал, придерживая рукой спину.
― Эээ, Гилберт, ― осторожно начала Эмми переводя взгляд с его поясницы на его руку, ― тебе бы к врачу… Спина это серьезно, а тут еще и этот укус…
― Мелочи, ― отмахнулся он, ― спина пройдет за пару дней, рука еще быстрее - меня, считай, всего-то навсего тяпнула дурная оса. И потом, что я скажу врачам в твоем мире? Не говоря уже о том, что я живу с фальшивыми документами и не имею больничной карты!
― А здесь что, врачей нет? Упился бальзамчика ― и радуйся? Так, что ли? Но должен же кто-то сказать как именно бальзам использовать? Я бы не доперла, что из него еще и компрессы делают.
― Да чего из него только не делают, ― мрачно хмыкнул Гилберт, ― А врачи тут есть. Лично знаю одного из Тиралина, он должен быль еще жив, но к нему я не сунусь ни за какие блага всех миров!
― Почему?
― Предпочитаю сохранять свои мозги в непроканифоленном состоянии. Будь уверенна: появлюсь у него ― буду слушать полуторачасовую лекцию о том, как я неправильно и неосторожно живу. По ушам ездить он любит…
“Возможно, ― подумала Эмми, ― тебе бы “лекция” и не помешала…”
***
В конечном итоге Эмми удалось убедить Гилберта пережить приличную порцию головомойки и обратиться к своему знакомому лекарю. Правда, только после того, как ей удастся отловить Пси фею. Чертов упрямец!
Повелительница фей решила не откладывать охоту в долгий ящик, благо теперь от ее успешности зависело еще и физическое благополучие одного в край одуревшего от ощущения своей значимости болвана. Эмми скрипнула зубами, увидев, что данный идиот не только не остался валяться на травке и страдать, но и пошел ее сопровождать. Этого еще не хватало!
Хвала всем существующим богам (кроме вот этого вот конкретного, уныло плетущегося за ней), Гилберт за все время поисков попрятавшихся Пси фей не издал ни писка. Времени на ловлю, к сожалению, ушло не мало: все феи, как назло, облюбовали самые глубины своей пещеры, изнутри больше похожей на лабиринт. Потом правда, когда Пси фея все-таки нашлась, Витерия, умница, не подвела и поймала ее, не израсходовав даже всей своей магической энергии и почти не получив никаких повреждений. Это было как нельзя кстати: весь бальзам ушел на лечение спины Гилберта.
И если дойти до пристанища пещерных жителей пусть и со скрипом, но все-таки было можно, то попытку выйти оттуда можно было смело приравнять к самоубийству. Эмми, осознав, что дорогу она не запоминала стушевалась и замешкалась, и тогда инициативу на себя взял Гилберт. У которого, если так на минуточку, был неисправимейший и ужасный топографический кретинизм. Что что-то тут не так, повелительница фей осознала только тогда когда бессмертный провел ее в четвертый раз мимо одного и того же места, выделявшего среди прочих россыпью сиренево-голубоватых крупных кристаллов, росших на стене. Как они в итоге вышли из пещер ― одному черту известно.
Когда они, наконец, выбрались, близился закат. Эмми одернула Гилберта, решившего было полюбоваться на сие явление природы, и достав руну Тиралина, отправила их в столицу Занзары.
Гилберт плелся, пытаясь как можно дольше тянуть время, пока Эмми не пригрозила дать ему хорошенького пинка и не велела поторопиться. Страшная угроза, которую, разумеется, никто не намеревался воплощать в действительности, превосходно сыграла свою роль, заставив бессмертного шевелиться.
Гилберт шел по улице, пока не остановился около одного здания, выстроенного, как и все в Тиралине, из крупных булыжников. Красная крыша строения поблескивала в лучах закатного солнца.
― Пришли, ― грустно сказал Гилберт, толкнув одну из створок резной дубовой двери.
***
― Как можно быть таким идиотом? ― вопрошал пожилой плотного телосложения эльф, ощупывая спину лежащего на кушетке Гилберта, ― Нельзя, сколько тебе еще говорить, нельзя тянуть с лечением таких травм! Одна спина чего стоит! Хорошо еще хоть догадались компресс сделать! Но этого же мало! ― возмущался лекарь, щедро зачерпывая из стеклянной банки какую-то мазь и втирая ее в пострадавшую поясницу своего пациента
― Лу, смилуйся, ― взмолился Гилберт, морщась и вздрагивая от каждого прикосновения к своей спине, ― ну сколько, сколько уже можно?
― Сколько нужно, ― буркнул Лукас, надавливая на позвоночник локтем, ― а то ж ты совсем голову потеряешь! Значит так, вот эту мазь дам с собой, втирай ее два раза в день! И как только доберешься до дома изволь отлежаться хотя бы дня три-четыре. Не станешь ― откручу уши по самые чакры! Я понятно выражаюсь?
― Луууу…
― А с рукой чего! Тьма всемогущая! Ненормальный, ты совсем с дуба рухнул?
― Это же такие мелочи, ― примирительно начал Гилберт, ― считай меня просто укусила оса…
― Да, ― хмыкнул эльф, намазывая пострадавшую конечность какой-то невнятной субстанцией, ― Оса. Размером с младенца. И с ядом, на который у тебя, пиксов недоумок, сильнейшая аллергия! Все опухло по локоть, покраснело, держу пари, чешется. О! Еще и жар. У тебя, мил друг, температурка никак не меньше сотни градусов!
― Угу, ― вяло согласился Гилберт, позволяя Лукасу скормить ему горсть каких-то омерзительных таблеток и перевязать смазанную чем-то гелистым руку.
― Ходить будешь с перевязью, пока не сойдет отек. Мазать больше не нужно, а вот таблетки будешь глотать, пока не сойдет жар и еще неделю. И только попробуй не проглотить хоть одну! Про уши уже сам все знаешь… Эй, девица, проконтролируй этого болвана.
Гилберту, как ни странно, совсем не понравился огонек, зажегшийся в ясных глазах Эмми…
***
Из больницы, вопреки всем ожиданиям, Гилберт вышел вполне себе довольный жизнью и намеренный еще какое-то время игнорировать требования и рекомендации целителя. Эмми этот факт совсем не обрадовал, но спорить со “скромным властителем лесов” было удовольствием сомнительным.
Когда девушка поинтересовалась, а куда он, собственно, намылился: руна-то по-прежнему была у нее, Гилберт заявил, что хочет купить и презентовать ей некое любопытное зельице, которое дает возможность повелителю понимать своих фей и наоборот, уничтожая между ними языковой барьер. Эмми заранее содрогнулась, представив гвалт, который после использования чудо-микстуры будет сопровождать ее в режиме двадцать четыре на семь, но сопротивляться не стала, потребовала только, чтобы это было последним из великих свершений на сегодня. Гилберт был вынужден согласиться.
Бессмертный привел ее в небольшую лавчонку, которую она непременно бы пропустила, если бы шла по улице одна. За прилавком магазинчика стоял упитанный нагловатый эльф, с которым Гилберт, судя по всему был неплохо знаком.
― Здорово, Мо! Мне того твоего “фирменного” зелья. Пузырьков десять. Нет, двадцать. Двадцать пять. Короче, тащи со склада все, разберемся.
― О-хо-хо! ― расцвел толстяк, поднимаясь с трехногого табурета и снова на него приземляясь, - Давненько ты сюда не наведывался! Ну надо же, и она с тобой! Я думал, что… В общем, рад что вы снова…
― Это не она, Мо, ― отведя глаза, на мгновение остекленевшие, сказал Гилберт, ― зелья со склада…
― Ну надо же! А ведь так похожа!
― Мо…
― Похожа на кого? ― осмелилась встрять Эмми
― Это длинная история! Много лет назад, когда Гилберт был моложе, наивнее и…
― Еще слово, Морис, и один торговец будет битым. Зелья, друидовы панталоны!
― Как скажешь, как скажешь…
Толстяк оторвался от табуретки и пыхтя поплелся на склад. Через какое-то время вернулся, красный и потный, с ящиком полным скляночек, который потом с грохотом и дребезжанием стекла, находившегося в нем шмякнул на прилавок.
― Беру все, ― кивнув сказал Гилберт, ― сколько?
― Сейчас разберемся, ― самодовольно лыбясь во все свои зубы, заявил торговец, ― тут сорок флаконов, примерно по…шестьдесят монет за штуку… Итого: две четыреста, Гилберт, но они того стоят.
― Пересчитай, ― небрежно бросил он, кинув на прилавок увесистый кошель с деньгами.
― Да ну, что ты, тебе я верю! Торговаться не будешь?
― Я сказал: пересчитай!
― Все верно, ― недовольно буркнул эльф, закончив с вычислениями.
Гилберт забрал с прилавка ящик и по-хозяйски небрежно запихнул в свою торбу. Он развернулся и стремительно зашагал к выходу, громко хлопнув дверью, когда вышел из магазина.
Все это было странно.
― О ком он говорил, Гилберт, ― тихонько спросила Эмми, когда они уже вышли на улицу.
Смеркалось, по всему Тиралину зажглись красивые разноцветные фонарики, светящие по-праздничному ярко и оптимистично, но бессмертный, казалось, специально выбирал неосвещенные узкие переулки и улочки залитые тусклым светом редко встречавшихся голубоватых как луна, фонарей. Трудно было разглядеть, что выражало его лицо, но Эмми интуитивно, на грани тактильных ощущений, чувствовала, что он и зол, и расстроен, и мрачен одновременно. Он молчал, механически перебирая ногами, продолжая, как сомнамбула, двигаться дальше по улице залитой инфернальным голубовато-серым тусклым светом. Эмми понимала, что тема, которую она затронула, скорее всего очень для него болезненна, но… Но почему-то, ей казалось, она должна была это выяснить. Точно так же интуитивно чувствовала, почти осязала. Гилберт остановился. Эмми неловко опустя взгляд, зачем-то уцепилась в его запястье. Рука была холодная, как свет, мерцавший в переулке. Он обернулся. Эмми посмотрела ему в лицо, в его глаза, прежде такие живые, а теперь похожие на бутылочное стекло…
― Это не важно, ― наконец, тихо сказал он.
― Гилберт! Ты угрожал ему!
― Он знал, что я не выполню свою угрозу.
― И все же… На кого я похожа, Гилберт..? Получается, это и меня ведь касается, да?
― Нет. Не тебя. Это мое и только мое дело. Пошли в Лондон.
― Уже поздно. Мы можем переночевать здесь, в Тиралине.
― Не люблю этот город. Слишком много с ним связано воспоминаний. И сегодня не тот день, когда я способен их пережить.
― Так в чем же дело?
― Неважно. Возможно, когда-нибудь, я расскажу тебе, но… не сегодня, нет.
Эмми выдохнула и достала руну возврата…
